Памяти врача и поэта Геннадия Бирюкова посвящается...

А жизнь, как горная дорога, —

Паденье - взлёт, паденье - взлёт...

Ах, если б знать, хотя б немного,

Что там за поворотом ждёт?

Не знаю, кто бы захотел

Жизнь, как реки степной теченье,

Где только неба отраженье,

Покой — и вечно не у дел?

Так жить веками привыкаем.

Другого ничего не ждём.

Преграды те одолеваем,

Что сами же и создаём.

Эти строки принадлежат Геннадию Бирюкову, нашему земляку, замечательному женскому доктору с душой поэта. В одном из комментариев в разделе «Истории» нас попросили рассказать истринцам о Геннадии Васильевиче:

«Так хочется, чтобы увековечили память другого врача Бирюкова Г. В. Схоронили и забыли, а он очень много лет отдал медицине, чтобы сделать здоровыми и счастливыми наших женщин. А какие он писал стихи!»

 Выполняем пожелание читателей.

Геннадий Васильевич Бирюков приехал в Истру вместе с женой в 1965 году. Работал гинекологом в Истре, Новопетровском. Медицине было отдано 40 лет, можно представить, сколько жизней и судеб прошло через его руки за эти годы.

Вот что вспоминает о Бирюкове одна из его пациенток, Тамара Николаевна Степанова.

«Как врач-акушер Бирюков был в своё время в Истре вне конкуренции! Для нас, женщин, было настоящей удачей, если роды принимал Геннадий Васильевич. Повезло в 1975 году и мне – доктор принимал моего сына.

Бирюков работал и в Истринском роддоме, и в Новопетровском, и везде шла о нем добрая слава. Он считался одним из самых грамотных специалистов в таком сложном и непредсказуемом деле (учитывая, что не было никаких УЗИ), как родовспоможение.

Помимо того, что он был прекрасным врачом, он одним словом, шуткой мог разрядить нервную атмосферу в женской палате. Настраивал нас, молодых и тревожных, на добрый лад, умел успокоить и помочь собраться в нужный момент. С большой благодарностью вспоминаю его, Царство небесное Вам, Геннадий Васильевич!»

А ещё Бирюков писал стихи. Жил по принципу «Ни дня без строчки», хотя поэтом он себя называть не любил, говорил: "Я — графоман: графо — писать, ман — человек".

Наша коллега Оксана Чибисова несколько лет дружила с Геннадием Васильевичем:

«Каким я его запомнила? Добрейший человек, эрудит, поэт, талантливый врач, прекрасный рассказчик — таким он навсегда останется в моей душе.

Его стихи были порой очень мудрыми, философскими, а порой – острыми и едкими, бередили душу. Но главное его качество, в том числе и в поэзии, – он был романтик. Какие сонеты выходили из-под его пера! Бирюков был ярким представителем настоящего рыцарства, «последним из могикан». Уходящая натура… Сколько талантов он сочетал в себе! Помимо прочего, прекрасно готовил, был радушным хозяином и хлебосолом.

Мы познакомились, когда Геннадий Васильевич уже был очень нездоровым пожилым человеком, но я никогда не  видела его унылым.  Писал стихи каждый день! «На-ка, посмотри, что я тут наваял», — небрежно говорил он и подавал аккуратно записанные любимой женой строчки (самого уже подводило зрение). Его стихи о войне и о судьбе Родины невозможно было читать без трепета, такими искренними и волнующими они были, такой любовью к людям и стране дышали.

Его отличало замечательное чувство юмора и самоирония, которые помогали ему преодолеть все жизненные трудности.

В душе он всегда оставался юношей!

Открытый всему новому, Геннадий Васильевич был очень думающим, ищущим человеком. Зная, что я исповедаю Православие, а себя называя (то ли в шутку, то ли всерьёз) атеистом, живо интересовался верой, не стеснялся задавать вопросы и однажды, незадолго до ухода, гордо показал мне надетый после долгих размышлений нательный крестик. Было в этом что-то детское и трогательное... 

Он очень любил жизнь. Любил свою жену Галину Макаровну, с которой прожил долгие годы, сыновей, внуков. Любил поэтов и поэзию. Преклонялся перед женщинами и воспевал их, ценил красоту. Умел крепко дружить.

Романтик с мудрым взглядом смеющихся глаз… Встреча с ним для меня останется настоящим подарком судьбы».

Фото Ирины Усик

***

...И помни — зависть, жадность, злоба

Всем укорачивает век.

Пусть Бог за нами смотрит в оба.

А ты ж живи, как Человек!

Геннадий Бирюков ушёл из жизни в последних числах января 2016 года, ему шёл восьмидесятый год...

В 2013 году для журнала "Истра.РФ" Оксана Чибисова записала большое интервью с Геннадием Васильевичем, в котором он рассказал о своей жизни, поделился размышлениями о поэзии и о профессии врача. Вот этот рассказ.

"Родился я в 1937 году в Москве, в семье лётчика. В 40-м году отец погиб, он похоронен на Новодевичьем. В начале войны младшая сестра мамы, ставшая мне второй матерью, взяла меня и другую племянницу к себе. Она – самый яркий, самоотверженный человек, который был в моей жизни, всю свою жизнь без остатка посвятила нам, детям. Окончив пединститут, она уехала с нами из Москвы в Среднюю Азию работать учителем.

Военные дороги – это отдельная тема, скажу лишь, что у меня украли всю одежду: запомнил себя в женской кофте с бидончиком в руках, я бегал по платформе и орал басом, если терялся.

В Канибадаме (это Таджикистан) жилья не было. Жили мы в мечети на кладбище. Мать преподавала в школе, и я, бывало, на уроках подсказывал ученикам, за что они меня угощали. Помню, на рынке сразу купили огромный арбуз и целую корзину винограда за какие-то небольшие деньги, и продавец сам донёс нам покупки до дома. Интересные там были обычаи. Мы как-то по незнанию зашли в дверь, а там лежат чашки медные, и в них деньги: мелочь, трёшки, пятёрки, рубли. И тут забегает маленький толстый человек и говорит: «Чего зашли – магазин закрыт!». Как закрыт? Дверь-то открыта! «А тюбетейка выдел на пороге?»

Потом уже понаехало много беженцев, все стало дорого, серо, появилась преступность. В 43-м году нас нашла моя мать, которая работала в Школе высшей лётной подготовки — они готовили лётчиков для фронта в Ташкенте. В 44 году её школа перебралась в Минводы, и мы с нею вместе. Что меня поразило – по дороге через Сальские степи во время одной из остановок пришлось видеть ужасную картину, прямо как у Верещагина в «Апофеозе войны»: гора черепов – последствия военных расстрелов, видимо. Поселились в посёлке виносовхоза Темпельгоф под Минводами, где в 44-м году я и пошёл в первый класс. В 45-м, когда узнали, что война окончилась, был такой праздник, выкатили бочки...

Вообще наше поколение спасали, как могли – эшелоны с эвакуированными детьми шли отовсюду. Но дети были ещё и трудовым ресурсом, ведь «всё для фронта, всё для победы». Поэтому ещё дошкольником помню себя под Ташкентом за сбором яблок, на Кавказе – на уборке винограда и кукурузы.

В 1946-м вернулись с мамой в Москву. Жить было негде, поселились у тётки на Комсомольской в бараке, где она жила с мужем-инвалидом и тремя детьми. Потом некоторое время жили с мамой в учительской в Тушино, в школе № 3, что у канала (им. Москвы – прим. авт.). Наконец нам дали жилье в трёхэтажной коммуналке на Циолковского. В то время из одной большой комнаты получалось три: делали деревянные перегородки и засыпали их внутри шлаком – вот за одной из таких перегородок мы и жили. Все семейные тайны соседей я знал и по эту сторону от нас, и по ту – перегородки были символические. Но то ли раньше больше было добрых людей, то ли война всех сплотила – мы всегда выручали друг друга, жили одной семьёй.

Помню, когда нам дали квартиру, соседи вышли во двор, и была такая у всех радость: Гене дали квартиру!

Голодно было, 46-47 годы были самые трудные, дома часто шаром покати. Единственным развлечением для нас был чёрный репродуктор на стенке. Если государство не могло накормить, то культурой кормили досыта: и оперы, и оперетты, и спектакли, и литературные чтения... Самое главное – для детей тогда было всё доступно, можно было увидеть любого писателя. В Колонный зал я ходил, как к себе домой, видел Кассиля, Барто, Михалкова, Маршака.

Позднее мы зачитывались приключенческими книгами Майн Рида, Стивенсона, которые были редкостью. В нашей коридорной системе книга попадала к кому-нибудь одному, а потом переходила из комнаты в комнату.

Читать любил всегда, читал много, читал всё, что попадется. Писать тоже начал рано. В 10 лет написал первые два стихотворения. Не писал – баловался, да я и сейчас балуюсь! (Улыбается.)

Себя поэтом никогда не считал и считать не буду, потому что поэт – это звание посмертное: если будут тебя после смерти читать, значит, ты чего-то стоишь.

А стихотворчеством я тогда заразил весь класс, и однажды в 1947-м даже выступал на сцене ДК "Красный Октябрь", читал свои стихи. С тех пор всю жизнь учусь писать.

Работать тоже начал рано. От голода летом мы спасались в деревне. В Калужской области в Куреево жила наша тётя Настя. Тоже легендарная личность: очень заботливая и душевная, у неё своих было пятеро детей, муж погиб под Ленинградом. Она последнего немца-поджигателя лопатой убила, когда он попытался избу спалить. Она нас и привечала: на земле было легче прокормиться. Ну, и вкалывать, конечно, приходилось. Деревня запомнилась, это была для меня настоящая встреча с природой: девственный край, нетронутые леса, грибов и ягод неимоверное количество, река Угра, рыбу там ловили.

Потом наступила пора взросления. Авторитетом в творчестве для меня всегда был Лермонтов. Его проза чем-то роднит нас с ним.

А любимыми героями были Павка Корчагин, Маресьев – герой «Повести о настоящем человеке», Тиль Уленшпигель. .. Почему Тиль? А потому что он - символ бескорыстия и свободы.

... Бабушка умерла в тот же год, что и Сталин. Она тогда простудилась сильно, ей стало плохо. Я побежал в ближайшую больницу. Дежурная врач, толстая женщина, пила чай. Я говорю: помогите, у меня бабушка умирает! «А сколько ей лет?» Я сказал. Она ответила: «Что торопиться, всё равно умрет». У меня была истерика, я подумал: неужели все врачи такие? Это меня и подвигло к выбору профессии.

Вообще, мне в жизни люди сделали много добра, и я решил: а почему бы и мне людям добром не ответить?

1-й Медицинский.... Студенчество было самым весёлым временем. Студенческая дружба, солидарность – это светлая пора в жизни любого человека. Ездили со стройотрядами, строили даже центр реабилитации 1-го меда около Истры, на целине побывали. С однокашниками мы до сих пор перезваниваемся, три года назад собирались на 50-летие нашего выпуска.

После института уехал по распределению на Камчатку. Там и встретил свою любовь – Галину Макаровну, с которой с тех пор неразлучны. Она работала окулистом в той же больнице.

Познакомились мы с женой экзотически – на санях с дровами, которыми топилась больница. Нагрузили мы дрова, смотрю – «воробышек» сидит. А у меня лётная широкая куртка! Подсел, разговорились, пустил под куртку.

Остальные посмеиваются: хорошо, мол, вместе смотритесь, а я говорю: я через неделю на ней женюсь. «Гуляли» мы и правда недолго: в январе познакомились, а в марте расписались.

В 1965-м переехали в Истру, стали работать в больнице.

Всегда мне везло на хороших людей. Корнеева Валентина Григорьевна, заведующая Истринским роддомом, на работе была настоящей героиней. Ночь-полночь – она всегда на боевом посту, безотказно. Борисова Тамара, Карабанова Таисья Тимофеевна – настоящие врачи.

Мы жили одной семьей: собирались, ходили в гости. Иногда ссорились, но всё это было без злобы, и главное – во благо нашим больным.

Ведь ты знаешь, что такое акушерство и гинекология? Это сидеть на бочке с порохом с зажжённым факелом, с которого капает горящая смола! Это ответственность за двух людей – мать и нерождённое ещё дитя.

Потерять обоих – раз плюнуть. И потом – это же человеческие жизни. Сколько через своё нутро пришлось мне других судеб и душ пропустить... А абстрагироваться от этого невозможно – надо или делать с душой, или не делать никак.

Сейчас большинство так и лечит – никак...

Ни в Клятве Гиппократа, ни в «Клятве советского врача» нет главного. Главное для врача – оказывать помощь всем и в любое время: и врагам, и друзьям. Нужно видеть только больного, забыв про личные обиды.

Врач от Бога?.. Сам себя так, конечно, не назовёшь, да и всегда найдётся тот, кто возразит. Ты знаешь, у каждого врача есть своё кладбище... У меня, слава Богу, такого практически не было...

Мы всегда умели главное – работать. Каждый на своём участке пахал как лошадь. Мне и теперь звонят каждый день – консультации, причём, заметь, бесплатные. Не бывает бывших – ни врачей, ни военных. Но с нами хоть здороваются. (Улыбается.)

В студенчестве я пописывал стихи и потом во время работы тоже писал – на юбилеи и другие торжественные события. Но всерьёз занялся, когда был вынужден уйти с работы в Новопетровской больнице. Тогда мне помогли «встать на ноги» и напечататься А. Н. Щерба и Р. Д. Олексюк. 16 книжек у меня вышло в Истре, печатали мои стихи и в московских сборниках. Сейчас выпускаем с приятелем Олегом «самиздат».

Стихи сейчас — это моя жизнь, если не пишу – болею. Могу пропустить день-два, но вообще стараюсь не меньше 3-5 стихотворений в день выдавать. Муза? Вдохновение? Стихи для меня – это тяжёлый труд, работа для мозга.

А муза – это тот собеседник, к которому ты мысленно обращаешься. Поэзия – это зараза, инфекция, если втянулся в это дело, то навсегда.

Поэзия – вещь неблагодарная. Если делаешь плохо – на тебя не обращают внимания, если делаешь средне – у тебя появляются конкуренты. А если ты делаешь хорошо – у тебя появляются враги. Сколько у меня стихотворений? Где-то больше пяти тысяч. А что их считать? Надо читать, а не считать!

Негатива у меня нет. Я ни на кого не в обиде. Мне всего хватает. Никому не завидую. Поменять своё житьё на благополучие я бы не согласился – уже поздно.

Людям я желаю чаще общаться. Мы потеряли очень важное в нашей жизни — общение. Пропала с лиц улыбка, люди перестали смеяться. Люди здороваться перестали! Поэтому пожелание такое: не забывайте друзей и близких, держитесь друг за друга".

***

Весь мир над Истрой в дымке голубой
И в белой пене розовых садов.
По улицам сиреневый прибой,
Похоже, нет прекрасней городов.

Синеет лентой шелковой река,
В поля зеленые вплетенной, как в косу.
Белеет монастырь издалека.
Кто видел, где, подобную красу?....

При жизни у Геннадия Васильевича Бирюкова вышло 16 сборников стихов, среди них "Иерихонская труба", "Пока ещё не вечер, но...", "Настроение", "Раздумье", "Всё как всегда". Тематика его творчества широка — это и воспоминания, и сонеты, и пейзажная лирика, стихи о родном крае и об истории страны, стихи для детей. С творчеством Геннадия Бирюкова можно познакомиться в Истринской центральной библиотеке. Его поэзия звучит и в песнях, музыку к которым писал друг Геннадия Васильевича, член творческого объединения композиторов Подмосковья Алексей Туляков.

Что касается увековечения памяти Геннадия Бирюкова, то на доме №11 по улице Ленина, где жил Геннадий Васильевич, сейчас нет памятного знака, напоминающего горожанам о докторе и поэте.

Возможно ли сделать так, чтобы он появился?

С этим вопросом мы обратились к председателю Комиссии по возрождению культурного наследия, архитектурному облику городов, культуре и развитию народных промыслов Общественной палаты городского округа Истра Константину Косенкову. Он ответил, что установить мемориальную доску возможно. Инициаторам этого процесса необходимо собрать документы в соответствии с положением, которое вступило в силу в ноябре 2020 года. Ознакомиться с документом можно здесь. Константин Борисович также отметил, что, возможно, целесообразнее было бы разместить памятный знак не на жилом доме, а на фасаде Новопетровской больницы, где работал Геннадий Бирюков. Комиссия также готова оказать содействие в подготовке документов.

***

Опять уходит Старый год,

И навсегда, и без возврата.

А был же новым он когда-то

И тоже радовал народ.

Его мне почему-то жаль,

Хотя на встречу с Новым рвёшься,

Но в сердце добрая печаль,

Как с другом старым расстаёшься.

Не всё свершилось, что хотел —

Всевышний был не расположен.

Но в Новом шанс ещё возможен.

Чтоб не остаться не у дел.

Так и живём из года в год,

И мысли, и дела — с начала.

Неважно, что нас завтра ждёт

Надежда бы не покидала!

Стихи Г.В. Бирюкова можно почитать в архиве сайта "Истра.РФ" и в Истринской библиотеке.

Авторы

Редакция Истра.РФ