Последнее письмо

К нам в редакцию пришло письмо от жительницы нашего округа Юньковой Елены Павловны. Женщина поделилась своим небольшим произведением, которое она посвятила 75-й годовщине снятия блокады Ленинграда. А мы, в свою очередь, делимся им с вами, наши уважаемые читатели.

19 января 1942 года, Ленинград.

"Здравствуйте мои родные, любимые Томочка, Славик и Светочка!

Я вас так люблю… Не могу все свои чувства описать словами. Но я точно знаю, что вы понимаете меня. Я надеюсь, что это письмо вы получите и прочтёте. Томочка, очень прошу тебя, не плачь. Я знаю, как ты будешь рыдать, и тебе будет опять плохо с сердцем. Думай о детях, Томочка, родная моя, любимая. Прости, что не говорил всё время тебе ласковые слова, всё как-то не пришлось. А сейчас хочу говорить, а ты далеко, в Ташкенте. Там выпал снег? Вы уже кушали ташкентские лепёшки? Ты помнишь, Томочка, когда мы ездили в Ташкент после свадьбы к Лизе и Толику? Мы с тобой так и питались — лепёшками и помидорами. Знаешь, мне каждую ночь снятся эти лепёшки и помидоры. Проснёшься вроде как и сытый уже, слишком яркие сны. Иногда и вовсе не хочется просыпаться.

Ты за меня не переживай, на этой неделе я смог плотно покушать, нам на заводе позавчера выдали по 150 грамм хлеба, а Василий — ну, Игнатич, помнишь, через два дома от нас живёт,— он теперь тоже со мной на заводе, подсказал, что надо снять обои со стен и отскрести клей с них и стены, и получается очень калорийный суп. Я так и сделал. Это, конечно, не щи, но вполне себе съедобное варево получилось.

У нас, Томочка, беда случилась, наш Рыжик куда-то пропал. Я подозреваю самое страшное. Знаешь, в Ленинграде уже почти не осталось собак и кошек, люди даже начали охоту на крыс. Ужас, Томочка, только детям не говори про Рыжика. На завод хожу почти с закрытыми глазами, не могу, не могу на это смотреть. Я два раза пытался на фронт, с обозом, а меня не берут, говорят, здесь тоже люди нужны.

Вчера в нашем подъезде умерла вся семья из 43 квартиры. Ты их помнишь? Они из Прибалтики, бежали в Ленинград, но смерть их не обошла. А может, им лучше было там остаться? Так хоть сразу бы расстреляли, а здесь — голодная смерть. Представляешь, я зашёл к ним, угостить супом хотел, а они все мёртвые. Томочка, я так никогда не плакал раньше. Прости меня за слабость и не рассказывай детям об этом. Слава Богу, что ты послушалась меня и вы уехали. Я бы не пережил, если бы с вами что-нибудь случилось. Пусть Славик дальше продолжает играть на скрипке, а Светочка на фортепиано. Как они там? А как Лизочка с Толиком? Передавай всем огромный привет от меня, и скажи, что от нашего Рыжика тоже привет. Хорошо? Как же я вас люблю, мои родные, самые родные мои человечки…

...Тётя Тома, здравствуйте, это Пётр из 31 квартиры. Сегодня, 21 января, нашли вашего мужа дядю Борю в нашем переулке, возле соседнего дома, мёртвым. Сказали, что у него остановилось сердце. В кармане лежало это письмо, я подумал, что надо вам его отправить. Простите за плохие вести, но у нас по всему городу сплошь мёртвые, люди умирают каждый день. По улицам их уже перестали возить в гробах, а перевозят, просто обмотав простынёй. Это страшное зрелище. Я из семьи остался один. Заберите меня в Ташкент к себе…"

Этот мальчик умудрился отправить письмо по адресу, указанному на обороте, с очередным обозом, и письмо дошло до адресата. Только прочитали его Лиза и Толик, которые так и не дождались в Ташкенте семью Бержитских. Они уже позже узнали, что Томочка со Славиком и Светочкой попали под обстрел, когда их перевозили обозом из Ленинграда, и они, так же, как и большинство людей из этой группы, утонули в ледяной воде Ладожского озера. Так называемая «Дорога жизни» одновременно была и дорогой смерти…